[Adora]

У разных народов, в том числе и у славянских, издревле существовало поверье, что смерть может быть естественной или не правильной. От этих двух смертей, - естественной и внезапной, - появлялось два потока умерших.

Те, кто умер естественной смертью от старости, прожил отмерянный каждому человеку срок жизни, отходил к обиталищу вечному Дедов (Родителей), они воспринимались как «правильные» мертвые или покойники (упокоенные). Они отправлялись в мир иной, как древние Славяне называли, ирий, то есть на предназначенное им место.



Другой поток умерших «неправильной» смертью пополнял собой поток Неупокоенных мертвых. В научной литературе «неправильных» покойников принято называть «заложными» или, по-другому, ходячими. Этот термин был введен известным русским этнографом Д.К. Зелениным, который в начале XX века первым описал связанные с ними народные верования. К таким мертвецам относились те, кто умер не своей смертью, внезапной, от той или иной стихии: огня, воды, мороза. Это самоубийцы и те, кто пришел к смерти от несчастного случая, был разодран зверем, убит, разбился. А так же пьяницы, чья смерть под час наступала от проломленного черепа. Главное, что выделяло этих умерших – внезапная смерть, когда он не изжил своего века или вообще не жил полноценно. Таковыми являются мертворожденные дети, младенцы, унесенные болезнью, дети, загубленные матерями, умершие без имени. Так же считалось, что тот, кто не прожил век полноценно, не оставил после себя потомства являлся так же заложным покойником, или неупокоенным.

Особый класс неупокоенных – это те, кто при жизни знался с нечистой силой: ведьмы, колдуны, а так же те, кого прокляли родители. Все эти мертвые считались нечистыми, недостойными обычного погребения, поминовения и очень опасны для живых. Такие мертвецы затем пополняли полчище бесовой силы, становясь упырями, русалками, кикиморами. Считалось, что когда недостойный закрывает глаза, Бес их отворяет. 

По народным поверьям считалось, что умерший не своей смертью дохаживают за гробом свой срок, ожидая когда вострубит ангел, призывающий на суд божий. Так же считалось, что земля не принимает такого умершего, выбрасывает из себя. Кроме того, считалось, что тела таких мертвецов не истлевают, а лишь распухают и страшно смердят. Поэтому сколько бы лет прошло со смерти такого неупокойного, а могила его окружена запахом разложения.

«Мать прокляла сына за то, что он поднял на нее руку. Через несколько десятков лет пришлось разрыть его могилу, и увидели, что покойник в могиле сидит. Покойник сказал: «Я тридцатый год лежу, и меня земля не принимает, а матери Бог смерти не дает, за то что меня не простила. Если она меня простит, то Господь ей смертушку пошлет, а если не простит, ей Бог смерти не пошлет, а меня мать-сыра земля не примет». Мать, помолившись, перекрестила сына, и он мгновенно превратился в прах» ( былечка)

Душами безвременно умерших распоряжается нечистая сила. Ни молитвы, ни отпевания, ни помин не могут помочь беспокойной душе. Существовало поверье, что души заложных скитаются по земле не своим духом, а с помощью нечистой силы. По сей день существуют споры о том, кто может явиться в видении живому сам ли покойник, или нечистая сила, натянувшая на себя облик умершего.

Душу самоубийцы считалось забирали черти, пришедшие в виде вихря или смерча. Бытовало поверье, что если поднимался сильный ветер, говорили о том, что кто-то поблизости наложил на себя руки. Самоубийц именовали «детьми Дьявола», «Чертовой жертвой».

Запрет хоронить «нечистых» покойников в земле, а тем более на кладбище вместе с «чистыми», «правильными» умершими объясняется тем, что природа может ответить на такое осквернение засухой, заморозками, бурями, неурожаем, мором и другими страшными бедствиями. О том, как этого опасались, свидетельствует заговор от засухи, записанный в середине XIX века:

"Выхожу я, удалый добрый молодец… на все четыре стороны поклонюся. Вижу — лежит гроб поверх земли, земля того гроба не принимает, ветер его не обдувает, с небеси дождь не поливает. Лежит в том гробе опивец зубастый, сам собой головастый … Божии тучи мимо проходят, на еретника за семь поприщ дождя не изводят. Беру я, раб Божий, осиновую ветвь, обтешу орясину осиновую, воткну еретнику в чрево поганое, в сердце его окаянное, схороню в болоте смердящем, чтобы его ноги поганые были не ходящие, скверные уста не говорящие, засухи не наводящие… окаянные бы его на ноги не подымали, засухи на поля не напущали."

В народе считалось, что на месте, где случилось несчастье - до срока умер человек, - пребывать не безопасно. Убиенный, висельник ли, утопленник обязательно придет за тем, кто посетил его место смерти, оставался там, позабыв всякую осторожность, как "разиня" и заберет с собой на тот свет. Такого любопытного и неосторожного человека ждало впереди несчастье - скорая смерть неестественным образом (не от старости). Таких мертвяков не хоронили по обычаю, не создавали для них мест поминовения, они считались заложными покойниками - тела таких досрочно умерших клались в яму и забрасывались ветками. При чем земля не раскапывалась, считалось, что в землю тело убиенного класть нельзя, неупокоеный станет причиной пожаров, ливневых дождей, и других ненастий для посевов. Так же в дни предков не поминались такие умершие, дабы не привязались к живым и не уволокли с собой на "тот свет".

Как бы современники не относились к народным традициям, случаи негативной судьбы после пребывания на "дурных" местах продолжаются.

Заложные покойники доживают за гробом свой век, т. е. положенный им при рождении срок жизни, прекратившейся раньше времени по какому-нибудь несчастному случаю. Это народное воззрение ясно вытекает и почти с необходимостью предполагается из всего того, что мы знаем о заложных из уст народа. Но прямые свидетельства о том наших источников недостаточно определенны.

«Як вмре чоловик своею смертью, то иде або на небо — в рай, або в пекло, до черта. А хто повисытся, або втопытся, той на небо нейде, а ходыть соби по земли... Бо его Бог не клыче, то вин и ходыть, поки не прыйде ему час, значится» (Волынское Полесье).

Сын спрашивает своего повесившегося отца: «Батьку, скажитъ-но вы мени, що то таке, що вы мертвый, а йисте мясо?» «Так мени треба, бо я своею смертью не вмер, мени ще жыты треба».

Определеннее свидетельствуют об этом воззрении данные этнографии якутской и бурятской, а также следующее-поверье полуобрусевшей мордвы села Оркина Саратовского уезда: скоропостижно умерших, опившихся, утопленников и самоубийц жители села Оркина хоронили далеко от села, в лесу, в Самодуровском овраге, в ущелье между двумя круто спускающимися горами. Мордва боится теперь ходить туда в одиночку, так как похороненный там «убивец» бродит по лесу и пугает народ своим криком, «эдаким страшным», особенно под вечер. «Убивца» некоторые видели: он разговаривал с одним мужиком и сказал ему, что он потому ходит, «что век жизни его не кончился» и будет он ходить до тех пор, пока не придет время, когда он должен умереть своей естественной смертью. Тогда он ляжет в могилу и не станет больше бродить, кричать и пугать народ.

Колдуны, по русским поверьям в некоторых местностях, доживают за гробом иной срок — срок своего договора с Чертом. «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью; иначе черти замучат его требованием от него работы. Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям... Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы».